Городок

она уже никогда не искала сама его общества, не следовала за ним и никаким иным способом не добивалась его внимания.

Трижды за этот день я давала кроны там, где следовало давать шиллинги. Но я утешила себя мыслью: «Это — цена опыта».

Уж лучше бы, чтобы обеспечить вам спасение там, в небесах, вас сожгли бы заживо здесь, на земле

Бывают слова и обиды, острые как нож, и раны от них, рваные и отравленные, никогда не заживают. Но бывают и утешения столь нежные, что эхо от них навсегда остается в ушах и до гробовой доски не умолкает, не глохнет, и тепло их не стынет и согревает тоскующую душу до самой смерти.

В этом странном доме нельзя найти уголка, защищенного от вторжения, нельзя уронить слезу или предаться размышлению в одиночестве — всевидящий соглядатай всегда тут как тут.

Разум полагает, что я рождена лишь для того, чтобы трудиться ради куска хлеба, ждать смертного часа и предаваться грусти на протяжении всей жизни. Может быть, эти доводы и справедливы, но ведь нет ничего удивительного, что мы, время от времени, пренебрегаем ими, освобождаемся от их власти и выпускаем на волю врага Разума — нашу добрую живую Фантазию, которая поддерживает и обнадеживает нас. Мы непременно должны иногда разбивать свои цепи, как ни ужасны кары, ожидающие нас.

как легко иным дойти до цели, недостижимой для других.

неотесанного идола. Угрюмая Сидония двинулась прочь, дрожа и спотыкаясь, как паралитик, постукивая

была разодета, словно царица варваров.

Я никогда, даже на привычных знакомых, не производила впечатления человека, способного быстро соображать. Каждой новой странице моей жизни всегда предшествовал гнетущий и мучительный абзац.