И побольше флагов

Вот уже который год, если невезение достигало предела, Бэзил принимался за писание какой-нибудь книги. Это означало как бы капитуляцию, а тот факт, что каждая из этих книг – два романа, путевые заметки, биография, труд по новейшей истории – не продвигалась далее десяти тысяч слов, служил доказательством удивительной жизнеспособности Бэзила и его умения восстанавливаться после полученного удара.

Похоже, думал Седрик, я проявляю храбрость. Странная вещь: на самом-то деле я вовсе не храбрый, но просто это все такая отчаянная глупость…

убегавшего в эту первобытную племенную стадность от стыда и чувства вины за обособленность личной своей любви

«Еще ни один литературный журнал никогда не добивался успеха», – говорил он.

– Как вам удалось сотворить такое с ее волосами?

– Она сама это сотворила, – ответил Бэзил. – Движимая любовью.

Мы назвали бы его «Раньше я считал войну безумием».

Но я не ищу здесь никаких занятий. Я всю эту войну считаю безумием.

– Вы могли бы написать для нас книгу. Я задумал небольшую серию книг «За что мы воюем».

никогда не любил авторов, кроме, – добавил он, – моих личных друзей, конечно. Но я и понятия не имел, какое громадное количество людей считают себя авторами. Вот теперь и приходится с этим разбираться. Потому и книг так много. Книги я тоже никогда особенно не любил, кроме, конечно, тех, что написаны друзьями.

Утверждая, что Петруша не может писать в охваченной войной Европе, мы хотим сказать, что он не может писать так, как писал раньше, верно? Так, может быть, ему лучше остаться здесь и замолчать эдак на годик, дав себе время для развития?

перед налетами, казалось, на время отступил, и те, кто по собственной воле бежал из Лондона, начали возвращаться, делая вид, что отправлялись в загородные свои дома лишь затем, чтобы проверить, все ли там в порядке