Моральное воспитание

Наказывать не значит мучить тело и душу другого; это значит, перед лицом совершенного проступка, утверждать правило, которое проступок отверг.

Постольку поскольку наша деятельность сосредоточивается на нас самих, на том, что составляет нашу индивидуальность и отличает нас от существ и вещей, находящихся вне нас, существует эгоизм; альтруизм, наоборот, существует тогда, когда наша деятельность направлена на объекты, которые являются внешними по отношению к нам и которые не составляют элемент нашей личности.

Альтруизм, привязанность человека к чему-то, что не является им самим, часто представляли как своего рода таинственную, экстраординарную, почти необъяснимую способность, посредством которой человек осуществляет насилие над своей исконной природой и противостоит ей.

элементами того неизменного порядка, от которого он не должен отступать. Вот откуда проистекает склонность ребенка к церемониальному формализму. Его родители обнимают его определенным образом: он точно так же обнимает своих кукол, являющихся его детьми. Этот традиционализм имеет более высокое значение, чем предыдущий, потому что он носит более общий характер.

Если он превозносит себя, я его принижаю.

Если он принижает себя, я его превозношу

И всегда ему противоречу.

До тех пор, пока он не постигнет,

Что он есть непостижимое чудовище [1].

Почти невозможно найти такого моралиста, который бы не ощущал, что в морали существуют два рода достаточно разных явлений, которые обычно обозначаются словами «благо» и «долг». Долг — это та мораль, которая повелевает; это мораль, понимаемая как авторитет, которому мы должны повиноваться, потому что она авторитет, и исключительно по этой причине. Благо — это мораль, понимаемая как явление хорошее, притягивающее к себе волю, пробуждающее спонтанное желание.

морали все более или менее четко различают два элемента, точно соответствующие тем, которые мы сами только что различили; это то, что моралисты называют благом (le bien) и долгом (le devoir). Долг — это мораль в качестве приказывающей и запрещающей, суровой и жесткой, с принудительными предписаниями; это указание, которому надо подчиняться. Благо — это мораль, предстающая перед нами как явление доброе, как желанный идеал, к которому мы стремимся спонтанным движением воли.

Одновременно мы обнаруживаем, как оба элемента морали связываются друг с другом и что создает их единство. В них не нужно видеть два совершенно различных и независимых друг от друга явления, неизвестно как встречающихся в основании нашей моральной жизни; наоборот, они представляют собой лишь два аспекта одного и того же явления, каковым является общество. Но что же такое дисциплина, как не общество, воспринимаемое как то, что нами командует, нам приказывает, дает нам свои законы? И во втором элементе, в привязанности к группе, мы также обнаруживаем общество, но воспринимаемое на этот раз как явление благое и желанное, как привлекающая нас цель, как идеал, который необходимо реализовать. В первом случае оно выступает для нас как авторитет, который нас сдерживает, устанавливает нам границы, противостоит нашим попыткам выхода за эти границы, и перед которым мы склоняемся с чувством религиозного уважения; во втором случае — это питающая нас дружеская и защищающая сила, из которой мы черпаем все главное в нашей интеллектуальной и моральной субстанции и к которой наши волевые устремления обращаются в порыве благодарности и любви. В одном случае общество — как Бог, ревностно оберегающий и внушающий страх, суровый законодатель, не позволяющий нарушать свои приказы; в другом — это помогающее божество, ради которого верующий жертвует собой с радостью. И общество обязано этим двойственным аспектом и этой двойственной ролью тому одному-единственному свойству, в силу которого оно есть нечто более высокое, чем индивиды.

Одновременно мы обнаруживаем, как оба элемента морали связываются друг с другом и что создает их единство. В них не нужно видеть два совершенно различных и независимых друг от друга явления, неизвестно как встречающихся в основании нашей моральной жизни; наоборот, они представляют собой лишь два аспекта одного и того же явления, каковым является общество. Но что же такое дисциплина, как не общество, воспринимаемое как то, что нами командует, нам приказывает, дает нам свои законы? И во втором элементе, в привязанности к группе, мы также обнаруживаем общество, но воспринимаемое на этот раз как явление благое и желанное, как привлекающая нас цель, как идеал, который необходимо реализовать. В первом случае оно выступает для нас как авторитет, который нас сдерживает, устанавливает нам границы, противостоит нашим попыткам выхода за эти границы, и перед которым мы склоняемся с чувством религиозного уважения; во втором случае — это питающая нас дружеская и защищающая сила, из которой мы черпаем все главное в нашей интеллектуальной и моральной субстанции и к которой наши волевые устремления обращаются в порыве благодарности и любви. В одном случае общество — как Бог, ревностно оберегающий и внушающий страх, суровый законодатель, не позволяющий нарушать свои приказы; в другом — это помогающее божество, ради которого верующий жертвует собой с радостью. И общество обязано этим двойственным аспектом и этой двойственной ролью тому одному-единственному свойству, в силу которого оно есть нечто более высокое, чем индивиды. Именно потому, что оно находится над нами, оно нами командует, оно является повелевающим авторитетом; если бы оно находилось на нашем уровне, оно могло бы лишь давать советы, которые бы нас не обязывали, не навязывались бы нашей воле. И точно так же, именно потому, что оно находится над нами, оно образует единственную возможную цель морального поведения.

Так, недавно мы показали, что объект морали состоит в том, чтобы привязывать индивида к одной или многим социальным группам, и что мораль предполагает эту самую привязанность.