Дмитрий Черняков. Герой оперного времени

Прокручивая в голове любую картину из этого спектакля, ты видишь крючки, которые связывают не только людей на сцене, но и декорации, мебель, расположение ложек и пирожных на столе. И когда речь идет о таких мелочах, то что говорить про характер героев.

это было необычное высказывание: вариация большого сталинского стиля в искусстве, какой-то диалог с кинематографом 20-30-х. Там были гигантские широкие колонны, в первую секунду спектакля они рушились, ведь все начинается с бомбежки Севастополя.

Он придумал полнометражный станок, что уже было необычно само по себе. На высоте второго этажа была выстроена еще одна сцена, причем наклонная. Внутри этого станка был утоплен корабль, который иногда вздымался! В общем это было что-то невозможное, хотя все было сделано в мастерских театра.

Но на этой встрече Розетта Яковлевна попросила назвать оперы Верди, считая, что мало кто может выйти за пределы известного круга: «Травиата», «Риголетто» и т. д. И вдруг Митя поднимает руку и начинает перечислять все оперы Верди, и где-то на двадцатой опере все мы напугались и задумались: а стоит ли нам поступать в этот институт?

подходит к ролям, чтобы мысль у артиста прослеживалась от начала до конца спектакля. Ничего не бывает у него просто так. Почему он туда посмотрел? Почему руку поднял? Каждая деталь имеет огромное значение. В зависимости от того, что написано в партитуре, он просит: «Тут немного подержи, тут не торопись». Он все объясняет — почему композитор сделал акцент на определенной ноте, на определенной фразе. Надо ставить так, чтобы зрителям все было понятно из зала, и ему это удается.

Очевидно, что Леди Макбет из любви вынудила своего мужа подняться по карьерной лестнице, а для этого ей пришлось пару человек принести в жертву. Плохо было бы, если бы я с самого начала играла злобную, кровожадную даму. Тогда все было бы ясно с самого начала, у меня было бы мало возможностей для показа персонажа в развитии.

Происходит это потому, что Черняков и Богомолов не заигрывают с публикой, они перед ней честны и говорят о самом важном и глубинном со всей возможной искренностью.

При этом, поскольку идея режиссера — сбить пафос и заставить певцов не играть «настоящих» цыган, табачниц или матадоров, какая-то настоящая искренность все время захлестывает сцену и передается в зал. Как только артистам не надо изображать никого, кроме себя, они перестают чувствовать зажим и отдаются любимому делу без оглядки.

Публике в любой стране мира хочется видеть счастливые финалы, но когда они не случаются, то люди в той же Франции готовы задуматься, пораскинуть мозгами над тем, что им предлагает режиссер.

Как и другие спектакли Чернякова, две французские постановки только помогают нам понять замысел композиторов, хотя и не пытаются сделать это обязательно по авторским ремаркам. Становятся ли они от этого хуже? Вряд ли. Ведь помимо концепции есть

МЕТОД И ВОПЛОЩЕНИЕ.