Посмеяться и забыть

— Еще со времен Джойса, — изрек он, — мы начали осознавать, что величайшее испытание в нашей жизни — это отсутствие испытаний. Одиссей завоевывал Трою, прокладывал путь домой, стоя за штурвалом своего корабля, терпел крушение на каждом острове — нет, не тем нынче живы мы с вами! «Одиссея» Гомера теперь заняла место внутри человека. Человек ее интернировал… Острова, моря, соблазняющие нас сирены — все это нынче сжалось, уменьшилось и свелось к голосам, раздающимся только у нас внутри.

Изобретение печати поначалу способствовало пониманию между людьми. В эпоху же графомании писание книг рождает обратный эффект: каждый окружает себя собственной писаниной -- и точно стеной из зеркал обрубает подходы для любых голосов снаружи.

-- Это вы для ваших детей? Семейные хроники?
-- Моим лоботрясам все это до лампочки! -- горько рассмеялся он. -- Не-ет, я хочу сделать из этого книгу. Думаю, многим людям она принесла бы немало хорошего.
Разговор с таксистом вдруг подарил мне новый взгляд на природу писательских мотиваций. Причина, заставляющая нас писать книги, -- как раз в том, что нашим лоботрясам все это ло лампочки. Мы обращаемся к безымянному собеседнику потому, что собственная жена выключает уши, когда с ней говоришь.

«Одиссея» Гомера теперь заняла место внутри человека. Человек ее интернировал…

Изобретение печати поначалу способствовало пониманию между людьми. В эпоху же графомании писание книг рождает обратный эффект: каждый окружает себя собственной писаниной — и точно стеной из зеркал обрубает подходы для любых голосов снаружи.

Графомания (навязчивая тяга к написанию книг) принимает размеры массовой эпидемии, как только общество в своем развитии предоставляет тому три главных условия:
1). Уровень общего благополучия, достаточно высокий для того, чтобы люди могли направить свою энергию на бесполезную деятельность.

Вы же знаете, — продолжал он, — романы — плод человеческих иллюзий о том, что мы якобы можем понять наших ближних. Но что мы можем знать друг о друге?
— Ничего, — сказала Биби.
— Это точно, — сказала Жужу.
Профессор философии утвердительно кивнул.
— Все, что мы можем, — сказал Банака, — это вести учет своих собственных «я». Все остальное — натужная, но бесполезная трата энергии. Все остальное — вранье.

-- Еще со времен Джойса, -- изрек он, -- мы начали осознавать, что величайшее испытание в нашей жизни -- это отсутствие испытаний. Одиссей завоевывал Трою, прокладывал путь домой, стоя за штурвалом своего корабля, терпел крушение на каждом острове -- нет, не тем нынче живы мы с вами! "Одиссея" Гомера теперь заняла место внутри человека. Человек ее интернировал... Острова, моря, соблазняющие нас сирены -- все это нынче сжалось, уменьшилось и свелось к голосам, раздающимся только у нас внутри.

-- Вы же знаете, -- продолжал он, -- романы -- плод человеческих иллюзий о том, что мы якобы можем понять наших ближних. Но что мы можем знать друг о друге?