Лестницы

Лестница освещалась двумя высокими окнами с шестичастными рамами и широченным подоконником. В верхнее окно просматривался типичный питерский двор-колодец с однообразными стенами дворовых флигелей, выкрашенных какой-то непонятной красноватой краской, и зеленью жестяных крыш. Но выбор неизвестного маляра соответствовал охристому цвету стен и серым ступеням лестничной клетки.

художник должен подчинить всякое изоб­ражение на плоскости картины закону относительности или относительного видения. Да, да. Этот закон он сам придумал, гордился им и никому о нем не рассказывал. Этот закон должен стать основополагающим для всех, кто занимается живописью. Для всех: сначала движение, потом закон относительного смотрения. Всё по порядку: движение, относительность, а затем уже свет, цвет, форма, сюжет. Сюжет в последнюю очередь.

онечно, если придираться, то можно было сказать, что лестниц, таких, как он построил в доме Графини, не бывает, тем более в будуаре. Но лестницу такую он видел живьем — почти такая же была в Петином доме, он по ней не раз поднимался. Здесь было удобно спрятать Германна: в ее тени он выжидал, когда старуха останется одна, с вожделением подсматривая, как прислуга стас­кивала с нее панталоны и другие бабьи принадлежности. Конечно, у этой лестницы были более скромные размеры, чем в доме Сотникова, но ведь это театр со своими законами, своим пространством. Спираль лестницы, косо поставленной по отношению к рампе, легким нервным движением как бы охватывала, обнимала с двух сторон альков и, напряженно сжимаясь, в верхней своей части впивалась в маленькую дверь спальни Лизы. К сожалению, на сцене все это не могло быть реализовано: мастера не те, не те материалы, сроки. Как тогда Коробкин возмущался исполнителями, даже хотел отказаться от авторства! Ведь ему так хотелось создать метафорический образ лестницы как «замкнутого круга», который читался в его первоначальном эскизе. Петя, увидев эскиз, сказал:
— Замкнутый круг. Это же наша с тобой жизнь: моя, твоя, твоей Серафимы, нас всех. А вот рисунки с мизансценами спрячь и никому не показывай.

свет есть одежда цвета, а цвет — одежда формы?

что в своем соединении дает изображение? Движение, свет, определяющий пространство, цвет, все окрашивающий и делающий все видимым, и, наконец, форма конкретная, или предмет; она дает объем, определяет имя и сюжет, а через имя и сюжет получает дар речи.

идел как-то неуверенно, прислонившись к нижней балясине, как будто боясь упасть. Подняв голову, увидел, как из сумрака вестибюля к далекому свету поднималась невероятно красивая спираль лестницы, завершавшаяся где-то там, вдали, довольно высоким стек­лянным фонарем. К нижней части фонаря была прикреплена металлическая сетка, предохранявшая вестибюль от разбившегося стекла. На самом же деле там, на сетке, скапливалась вековая грязь: дохлые голуби, кошки и всякая всячина, попавшая через те самые вылетевшие стекла. Эта грязь никогда не изымалась.

ранних сумерках лестница хорошо просматривалась. Да он и так знал ее до самой незначительной выбоины на ступеньках, знал все сучки на расшатанных перилах.

Потом, может быть, будут пожимать плечами: откуда он взялся-то такой? Да, такой… С каким-то глубоко честным и глубоко чистоплотным отношением к средствам выражения, не в узком смысле этого слова, — размышлял Коробкин, — а понимая под этим и образы, то есть весь аппарат художника. Глубоко искренний художник.

Мы не станем современными художниками, даже если правдиво изобразим этот маленький мир. Мы живем в годы пятилетки! Покажите это, причем не обрывком газеты с планом, оторванным на закурку, а продемонстрируйте огромные человеческие усилия по его выполнению. И это будет не только то, что я видел, а то, что видит вся страна, весь наш народ!

И Николай Августович вновь начинал раскручивать ход своих мыслей, многие из которых были бы не понятны большинству из его коллег. Он говорил о том, что цель изобразительности — культура глаза, а она составляет самое важное и нужное, что можно дать человечеству.