Прерванная история русов. Соединяем разделенные эпохи

В 1834 г. писатель и историк О.И. Сенковский писал о том, что «история России начинается в Скандинавии… вся нравственная, политическая и гражданская Скандинавия, со всеми учреждениями, правами и преданиями поселилась на нашей земле», о том, что восточные славяне утратили «свою народность» и сделались «скандинавами в образе мыслей, нравах и даже занятиях», что сами шведы смотрели на Русь как на «продолжение Скандинавии, как на часть их отечества».

Источник: сайт pereformat.ru

Русы, во множестве упоминаемые восточными и византийскими источниками, часто под именем скифов и тавроскифов в Восточной Европе и на Кавказе, рассматриваются сторонниками дославянской концепции как народ иранской языковой группы (Новосельцев), как мигранты из района именьковской культуры, где предполагались островки иранского населения, и как носители волынцевской культуры, в ареале которой складывался ирано-славянский симбиоз (Седов), как сармато-иранские племена (Галкина, Кузьмин), как представители индоарийского субстрата в Северном Причерноморье, приазовском и донецко-донском ареале (Трубачев).

Однако, невзирая на сопротивление, концепции о восточноевропейском, но дославянском периоде древнерусской истории, которые стали разрабатывать Трубачев, Кузьмин, Седов, Галкина, заняли свое место в науке и явились большим шагом вперед в разработке начального периода древнерусской истории. Мне

Е.С. Галкина привела веские доказательства того, что имя русов в рассматриваемый ею период носили разные народы (так же как, впрочем, и в другие периоды, и сейчас!), но в тот период это были народы, отличные от славян хотя бы потому, что известные наиболее ранние упоминания имени русов относятся к такому времени и к тем областям, где расселение восточноевропейского славянства отмечалось археологами и лингвистами позднее. Поэтому наши рассуждения о титуле «русский хаган» выводят нас на более глобальную проблему – о восточноевропейском дославянском происхождении руси/русов

Выводы авторов, предложивших концепции о дославянском происхождении русов в Восточной Европе, представляются мне особенно убедительными. Я также уверена в том, что происхождение русов связано с Восточной Европой, но полагаю, что история русов древнее сармато-аланского периода и уходит в глубину истории индоевропейского субстрата Восточной Европы.

Надо сказать, что приведенные описания индоевропейских миграций после распада «материнской культуры индоиранского блока» давно вызывали у меня такой вопрос: если движение индоевропейцев после распада «материнской» общности шло не с Балтики на Волгу, а с Волги – на Балтику, то почему их называют балтами (пусть даже древними балтами или протобалтами)? Балтами они стали, только придя на Балтику

Завязкой к истории послужила ситуация, сложившаяся в Италии. Дело в том, что, первая страна Возрождения, Италия в XIV–XV вв. представляла собой жалкую картину политического разлада и общественной деморализации при интенсивном экономическом и культурном развитии. При деморализованных правителях трудно было остаться нравственным обществу. Язва низких нравов точила Италию. Общество разлагалось, захваченное алчным добыванием денег и бешеной их тратой

Именно этим, полагает автор биографического очерка о Петрее К. Таркиайнен, можно объяснить то, что «Реляция» Петрея – явно выраженная пропаганда, подлаженная под внутреннюю политику шведской короны того времени.

Откровенным прагматизмом была отмечена первая публикация Петрея или его записки очевидца событий Смутного времени – «Een wiss och sanfärdigh berättelse om några förandringar som j thesse framledne åhr vthi Storfurstendömet Muskow skedde äre»,1608 год, охарактеризованные в современной шведской публикации этого источника (под ред. Маргареты Аттиус Сольман) как политический памфлет

одна из самых живучих дискуссионных мыслей: был ли принц Карл Филипп альтернативой Михаилу Романову? Ход рассуждений сторонников этой идеи примерно таков: на самом деле очень многие в Русском государстве всерьез мечтали видеть на русском престоле шведского принца, в частности многие благородные бояре и князья, такие как сам князь Дмитрий Пожарский. Но народ и особенно буйное казачество, по темноте своей, не могли оценить всех прелестей приглашения иноземного кандидата – «своего» им, видишь ли, подавай. Пришлось уступить под напором консервативных сил и выбрать Михаила Романова. А патриотический порыв и настрой, превращение Минина и Пожарского в национальный символ – всё сочинили потом. Какой же князь Пожарский национальный патриот, если он на самом деле мечтал о шведском принце?! Идея «туземцев» и «иноземцев» в ходе выбора кандидата в правители крепко засела в головах многих современных исследователей