Земля

Разве можно сравнить апофеоз американского бездушия, заключённый во фразе: “This is your problem”, с сердечным русским: “Да ты заебал ныть!”

Из динамика донёсся бойкий эстрадный распев:

– Дорожное радио-о-о! – потом душевно затренькала гитара и хрипловатый голос проникновенно спросил: – Отчего так в России берёзы шумят?..

– Потому что уверены, что не посадят! – отозвался Чернаков.

сначала снимают какой-нибудь пейзаж, а потом еблю и смерть. Вот и с кино та же история. Вначале поезд, затем порнуха и похороны. Ты пойми, человечество ведь больше ничто по-настоящему и не занимает!..

почему мужчин больше возбуждают сетчатые чулки. Женская нога сама по себе безвидна и пуста, а чулок возвращает бесформенной плоти необходимую структуру. Этот фрактальный узор из узелков и ромбов создаёт иллюзию тактильности на расстоянии.

смерть снаружи всех измерений, у неё нет времени, пространства и языка…

В квартире концентрированно пахло застоявшимся теплом и хламом – привычный, только помноженный на десять, запах. Я открыл окна, чтобы выветрить прогретую стариковскую затхлость.

Одет он был в синие спортивные штаны и растянутый, в орнаментальных ромбах свитер на змейке.

Несколько выбивался из этого потока инвалид с песней. Он исполнял её под минус в магнитофоне, тоненько и жалобно: “Тринадцатый поезд, тринадцатый поезд несё-о-от меня вдаль!..” – и я бросил ему горсть мелочи.

Ленинград запомнился мне гулким сумеречным коридором, похожим на исполинский пушечный ствол. В застеклённом жерле ствола брезжит бледный северный свет, я с размаху шлёпаю о клетчатый кафельный пол резиновым мячом, и по стенам звонкой блохой скачет эхо…

смерть – это материя боли, доведённая до своего абсолюта