Дэвид Бирн

И Tootsie’s, и CBGB — бары. Люди в них пьют, заводят новых друзей, кричат и падают, поэтому исполнителям приходится играть достаточно громко, чтобы их услышали, — так было и так есть.

Чистый расчет: когда уберете все лишнее, что останется?

Музыкантам, впрочем, было и так известно, что эмоциональный центр заключается не в технике исполнения, что фанковые ритмы не плоские, и даже самый простой ритм порой может быть чувственным, а может превратиться в механический метроном — в зависимости от музыканта.

Трудно было понять, что происходило в музыкальном плане, однако было очевидно, что музыка воспринималась как связанное движение, а «будоражащие толпу» гимны это подчеркивали.

Эта музыка была о потере контроля, об экстазе и трансцендентности, и живое исполнение действительно выводило эти качества на передний план. Это было не просто интеллектуальное тщеславие: я ощущал себя на подъеме. Думаю, зрители тоже иногда это чувствовали.

Одно из правил гласило: необходимо дать аудитории знать, что вы собираетесь сделать что-то особенное, прежде чем сделать это. Вы предупреждаете зрителей и привлекаете их внимание к себе (причем сделать это надо неочевидным образом) или к тому, кто собирается сделать что-то особенное.

Некоторые из этих композиторов и певцов оказались в тюрьмах и ссылках за «всего лишь миленькие» песни, и я начал понимать, что глубина, радикальное видение и красота вовсе не являются взаимоисключающими вещами.

Позже молодые поколения бразильских композиторов вдохновлялись уже североамериканской и европейской поп-музыкой, но при этом они не чувствовали необходимости писать гадко, чтобы выглядеть серьезными.

Иногда мне казалось, что зрители, как это ни странно, аплодировали сами себе.

Однажды я видел театральную пьесу, в которой было много музыки; как пьеса она провалилась, но я сказал продюсеру: «Позиционируйте это как с воображением поставленный музыкальный концерт — будет успех».