Эллен Руттен

Сандра Гоунтас и Феликс Мавондо (в маркетинге

Искренность, правда, как правильно заметил один из исследователей, «не является сама по себе аффективным состоянием… Это, скорее, оценка, которую дают адресаты высказываниям адресантов, полагая, что те правдиво выражают свои чувства и эмоциональные состояния… Искренность, таким образом, есть парадоксальное аффективное выражение, в котором присутствие или отсутствие данного качества в конечном счете утверждается не субъектом высказывания, а теми, к кому оно обращено

Эмоции, — пишет ведущий теоретик эмоций Сара Ахмед, — следует рассматривать не как психологические состояния, а как социокультурные практики», которые могут действовать в качестве «фактора, формирующего политику или мир в целом»132

Одним словом, современные концепции искренности: а) определяются социополитически; б) скептичны по умолчанию; в) сосредоточены на новых медиа.

В традиции паррезии и «искреннего критика монарха» вопрос о том, честен ли человек по отношению к внешним инстациям, был прнципиальным, — но вопрос о том, верен ли говорящий своей собственной «личности», оказывался менее важным174

личности», оказывался менее важным174. Ситуация выглядела иначе в период раннего христианства, когда знаменитые исповедальные сочинения апостола Павла и Блаженного Августина способствовали более сложным представлениям о человеческом «я», в которых неспособность быть «верным себе» заняла центральное место.

Как я покажу в четвертой главе, схожие тенденции — проецировать искренность в сферу «старых» медиа и видеть в эстетическом несовершенстве гарантию человеческой искренности, реализуемую в рамках новых медийных технологий, — мы встречаем в российском и глобальном дискурсе о дигитализации184

С конца XVIII века и до наших дней приписывание искренности России или русскому народу (и, соответственно, лицемерия — Западу) оставалось мощным культурным клише. На протяжении XIX века его можно легко опознать в риторике самых разных интеллектуальных кругов. В

Та же тенденция звучала и имплицитно — хотя при этом не менее мощно — в риторике, соединявшей два лейтмотива романтизма: прославление народа как носителя национальной сущности и возвеличивание женщины как воплощения национального идеала255

Так же как английские националисты противопоставляли «английское — искреннее — благое» всему «офранцуженному — неискреннему — продажному», участники этих споров постоянно прибегали к антитезе «русское — искреннее — хорошее» versus «западн(ическ)ое — лицемерное — дурное»263